Греческая и римская некромантия. Традиционные обряды призыва

Михриниса F
Автор темы
Аватара
Михриниса F
Автор темы
Репутация: 351 (+355/−4)
Сообщения: 240
Зарегистрирован: 24 июня 2021
С нами: 2 года 9 месяцев

#1 Михриниса » 17 июля 2022, 22:01

Методы, использующиеся в некромантии:

    1. Предшествующее очищение.
    2. Время консультации.
    3. Яма и огонь.
    4. Возлияния.
    5. Жертва и кровь.
    6. Молитвы и воззвания.
    7. Кружение.
    8. Управление призраками.
    9. Жезлы.
    10. Кукла.
    11. Кольца.
    12. Одежда.



Предшествующее очищение. Первые упоминания об обрядах очищения относятся к периоду империи. Очищение может быть применено к вызывающему дух человеку, к месту, где происходит призыв или, в случае временного оживления, к телу, куда будет возвращён дух. Примеры двух последних применений очищения мы видим у Стация в описании Тиресия, очищающего пространство при помощи внутренностей овец, серы, свежесобранных трав и заклинаний, и у Овидия в описании Медеи, которая очищает Ясона серой перед его воскрешением-омоложением. Мы находим очищение как человека, так и места перед консультацией Фессала с Асклепием, которая может считаться некромантией. Он очищался в течение трёх дней (дольше?) и затем был закрыт в очищенном помещении для контакта с духом. Больше можно сказать о личном очищении. Менипп у Лукиана очищается перед консультацией с умершим в течение двадцати девяти дней. Ежедневно Митробарзан купает его перед рассветом в Евфрате. Маг совершает сложные заклинания демонов и трижды плюёт в лицо Мениппу. Обратно они возвращаются, ни на кого не глядя. Они едят только орехи и пьют только молоко, melikraton, и воду Евфрата. Они спят на улице, прямо на траве. Непосредственно в ночь консультации происходят дополнительные очищения. Митробарзан омывает Мениппа в другой реке, Тигре, и ходит вокруг него, чтобы защитить от призраков (phasmata), возвращаются они спиной вперёд. Личные очищения, которые предшествовали спуску к Трофонию, через пещеру которого Менипп возвратился после своего путешествия, были схожими. Тот, кто хотел получить консультацию, жил несколько дней в доме Доброй Удачи и Доброго Демона. Он не пользовался горячей водой и купался только в реке Геркине. Он приносил множество жертв ряду богов, питаясь жертвенным мясом, а их внутренности тщательно изучались предсказателем. Опять же, в ночь консультации происходили дополнительные очищения. Барана приносили в жертву над ямой, призывая Агамеда, внутренности животного затем рассматривали в поисках окончательного предзнаменования. Если знаки при жертвоприношении были благоприятными, ищущего консультации помазывали оливковым маслом и омывали в Геркине мальчики-Гермесы. Затем он пил воду из источников Леты и Мнемозины, забвения и памяти. Прежде чем обратиться к Амфиараю, консультирующийся также очищался, пожертвовав овцу ему и другим богам, с которыми тот делил свой алтарь.

Эней у Вергилия также проводит очищение в рамках подготовки к своему ритуалу некромантии, но парадоксальным образом. Он очищает флот от осквернения смертью Мисена, погребая его. Не погребённый Мисен должен был бы способствовать, а не препятствовать некромантии. Надо полагать, Вергилий пренебрёг конфигурацией и значением истинной практики очищения перед ритуалами некромантии, дабы показать крайнее благочестие своего героя.

Время консультации. Некромантические консультации обычно проходили ночью – это было время, принадлежащее призракам. Ночь была наиболее естественным временем для инкубации на могилах или общения с духами при помощи nekuomanteia. Фрагмент некромантической молитвы из «Феспротии» Алексиса содержит обращение к Ночи в тёмных одеяниях рядом с обращением к Гермесу. Эней у Вергилия перед началом консультации приносит чернорунного барана в жертву Ночи, как матери Фурий. В идеале ритуал начинается в полночь и длится до рассвета, когда призраки умерших должны вернуться обратно в свои могилы или в подземный мир, как мы видим это в случае с призраками Анхиса у Вергилия (в 5 книге «Энеиды»), Лая у Стация, Филиннии у Флегонта и Ахиллеса у Филострата. В «Одиссее» ночь переносится из измерения времени в измерение пространства. Одиссей отправляется в тёмную страну ночи, чтобы исполнить свои ритуалы, и после их завершения возвращается в страну рассвета. Секст у Лукана обращается к Эрихто ровно посреди ночи, когда на противоположной стороне земли уже полдень, и их консультация заканчивается на рассвете. Сципион у Силия начинает свою консультацию, когда часть ночи, которая прошла, равна той, которая осталась. Маг из Гипербореи у Лукиана также вызывает призрак отца Главка в полночь. Греческие магические папирусы описывают ритуалы некромантии при помощи человеческого черепа и черепа осла, проводимые в полночь. В Египте ритуалы некромантии также начинались на закате. Тогда же начинается другой некромантический ритуал, выполняемый при помощи человеческого черепа, описанный в греческих магических папирусах, и тогда же ведьма Гелиодора начинает свой обряд, чтобы завершить его на рассвете. Сложные обряды Энея занимают всю ночь, и только перед самым рассветом он встречается с призраками. Он может позволить себе такую задержку, потому что собирается спуститься в подземный мир (katabasis), а не вызывает призраков. Однако, Затхлас у Апулея уложился со своей некромантией Телефрона в последние минуты ночи, потому что он обращается к божественной силе солнца, и должен обратить свою молитву к нему, когда оно восходит. Это ограничение времени может оказать давление на консультирующегося. Мёртвая Сивилла у Силия постоянно напоминает о том, сколько времени у Сципиона осталось на консультацию и со сколькими призраками нужно успеть поговорить. Один случай некромантии, исполняемой днём, описан в «Персах» Эсхила, но здесь выбор времени ритуала обоснован тем, что действие трагедии должно происходить в течение одного дня.

Необходимая для некромантии тьма может быть найдена как в используемом для неё месте, так и в лице самого некроманта. Как мы уже видели, такие места, как пещеры и густые леса, могут быть выбраны для некромантии из-за присущей им темноты даже в дневное время. Эрихто волшебством удваивает продолжительность ночи, и дополняет её за счёт своей личности. Слепой Тиресий у Стация живёт в постоянной ночи; когда он начинает видеть призраков, она отступает и тьма отходит от его лица.

При всей важности темноты, ритуалы некромантии отлично выполнялись при полной луне. Гиперборейский маг у Лукиана вызывает призрак отца Главка в полночь полнолуния. Предварительные очищения у Лукиана начинаются для Мениппа на холме в ночь полнолуния, а сама консультация происходит в полнолуние следующего месяца. Гелиодор использует вторую ночь полной луны. Медея у Овидия также омолаживала Ясона в полночь полнолуния. Эти дни не совпадали с теми, что были предусмотрены для обычных жертвоприношений умершим, совершавшихся в двадцатый день календарного месяца. Согласно гороскопам греческих магических папирусов, Весы благоприятствовали некромантии. Среди византийских магических текстов трактат Соломона рекомендует Рыбы; Боннский трактат – пятницу, а астрологический – девятый час субботы.

Можно было бы предположить, что культовые празднества, во время которых призраки возвращались в мир живых, были особенно подходящим временем для некромантии, однако ничто в наших свидетельствах не подтверждает это предположение. Среди таких праздников главными были бы, в Афинах – Antesteria и Genesia, а в Риме –Parentalia и Lemuria, и, раз в три года, открытие mundus – ямы в земле, из которой являются призраки.

Яма и огонь. Некромантические ритуалы, как правило, были организованы вокруг двух важных центров: ямы (bothros) для крови и возлияний, и костра для жертв во всесожжение. Эти объекты мы встречаем уже в «Одиссее», особенно ясно они выделены в описании некромантии у Гелиодора, где ведьма скачет между ними (предположительно по кругу, как мы увидим далее). По общему правилу приношения, которые помещали в яму или вокруг нее, предназначались призракам, в то время как те, которые помещали в огонь, были адресованы богам подземного мира. Но иногда эти объекты могли объединяться в одном месте: яма служила также очагом для костра. В таких случаях яму можно рассматривать как перевёрнутый алтарь, подходящий для сил из нижнего мира (преисподней). Для рытья ямы не обязательно было использовать меч, как это делал Одиссей у Гомера; отчаянные ведьмы, такие как Канидия и Сагана у Горация, могли использовать собственные ногти. Яма Одиссея была «локоть в обе стороны», вероятно, круглой, а не квадратной формы. Он вылил кровь в яму и сделал возлияния вокруг неё, но в других источниках и кровь и возлияния могли сливаться в яму или совершаться вокруг неё. Поскольку приношения спускались к призракам через яму, сами призраки иногда могли подниматься из неё. Гораций, во всяком случае, похоже, подразумевает, что Канидия и Сагана вызвали своих призраков из ямы, у Лукиана призрак поднимает голову из ямы у своей гробницы. Когда литературные некроманты волшебным образом раскалывают землю, выпуская и освобождая призраков, яма, по-видимому, является эпицентром этой трещины. Девять ям вырыты для некромантии в «Фиваиде» у Стация, вероятно, из-за желания латинского поэта превзойти сцены некромантии, описанные у предшественников. Латинские поэты стремились увеличить роль богов подземного мира в некромантических обрядах, и, соответственно, увеличивали размеры и количество используемых для них костров. Эней у Вергилия делает алтарь для Аида и приносит на нём во всесожжение быка. Тиресий у Сенеки сжигает чёрных овец и волов. Тиресий у Стация имеет отдельный костёр-алтарь, возведённый для Гекаты, Фурий, Аида и Персефоны.

Возлияния. Возлияния, используемые как в некромантии, так и в общих жертвоприношениях мёртвым, были полными (choai), а не символическими (spondai). Они предназначались для того, чтобы успокоить и поделиться живительной силой. Все используемые жидкости были явно умиротворяющими и успокаивающими, как говорит Эсхил, или завораживающими (привлекательными) и тем самым способствующими призванию мёртвых, как говорит Еврипид. Вода утоляет жажду и очищает. Молоко успокаивает младенцев. Мёд подслащает. Вино также сладкое и улучшается с опьянением. У Гомера Эсхил добавляет к жидкостям оливковое масло, которое также успокаивает.

Эти продукты вместе с зерном представляли собой набор обычных деревенских продуктов питания, а также были символами плодородия. Любопытный фрагмент Еврипида сохранил предшествующую некромантии молитву Аиду. Консультирующийся предлагает возлияние, хлебное приношение (pelanos), а также «жертвоприношение pankarpeia, полное, вылитое». Pankarpeia буквально «всеплодная», этот термин обозначал пирог или густой компот, сделанный с мёдом и плодами всех сортов. Приношения, символизирующие плодовитость, похоже, временно изменяли существование призраков. Примечательно, что олива – вечнозелёное растение. Поскольку melikraton давали новорождённому, он был также подходящим для возрождённого; он ещё больше напоминал пищу бессмертных, нектар и амброзию. Отказ живых от этих ценных продуктов, как выражение их горя, вероятно, мог иметь и призывающий эффект. Но, как ни парадоксально, бесплодие смерти также можно было отдать в жертву. Описанные у Эсхила, дары, принесённые призраку Дария, являются «девственными»: вода из девственного источника, вино из дикой виноградной лозы и молоко метафорически девственной (то есть свободной от ярма) коровы. Уже у Гомера такое мышление ведёт к жертве девственной телицы.

Дополнительное значение могло придаваться отдельным элементам возлияний. Разбрызгивание воды и масла вокруг ямы напоминает очистительную жертву. И сама вода считалась хтонической. Красное вино напоминало кровь, пролитую при вызывании. Приношение вина иногда отличалось от приношения других возлияний: Тиресий у Сенеки наливает его только левой рукой; Тиресий у Стация делает его первым из возлияний и изливает девять раз. Белое молоко рассеивало призрачную тьму. Антисептический мёд был консервантом, и призраков могли представлять в виде пчёл, которые его производят. У Гелиодора ведьма придаёт особое значение хлебному подношению, превращая его в печенье, напоминающее куклу вуду.

Другие твёрдые (не мясные) продукты также могут быть пожертвованы мёртвым. Обычно приносились яйца, как очень яркий символ плодородия. Куманский художник изобразил женщину-некромантку предлагающей призракам яйца на мини-алтаре.

Жертва и кровь. Жертвоприношение животного не было основной частью обряда. Она отсутствует в вызывании призрака Дария в «Персах» Эсхила, нет упоминания о жертвоприношении и в описании некромантии у Еврипида, который, как представляется, суммирует все предлагаемые приношения, и pankarpeia здесь фактически описывается как безогненная. Однако некоторые считают, что жертва не упоминалась при описании некромантии в трагедиях только из-за того, что её трудно было изобразить на сцене. Когда Аполлоний Тианский призывал призрак Ахилла, используя индийское заклинание, он избегал жертвоприношения животных, так как в целом выступал против него, будучи (вегетарианцем) пифагорейцем. Интересно, что слог Филострата подразумевает, что жертва овец была основой обряда нормального призыва (oude arnon haimati psuchagogesas). Ни одна жертва не была убита непосредственно в ходе обрядов Эрикто у Лукана, и старухи из Бессы у Гелиодора, хотя обе они используют кровь.

Обычными жертвенными животными в некромантических обрядах были одна или две чёрных овцы. Скорее всего, чёрными были обе овцы, принесённые в жертву Одиссеем. Искусно уравновешенную формулировку Гомера «барана и чёрную овцу» не следует воспринимать, так, будто баран не был чёрным. То же самое можно сказать и об описании жертвы, обещанной им после: «девственная телица и могучий баран». Их чернота приветствует тьму подземного мира и, возможно, темноту самих призраков. Даже их жертвенная кровь исходит «тёмным паром» (kelainephes).

В духе предшественников, латинские и римские поэты указывали количество чёрного скота в некромантическом обряде. Эней у Вергилия жертвует четырёх чёрных тельцов, бесплодную тёлку, черную овцу и неуточнённое количество быков в одном ритуале. Тиресий у Сенеки и Стация жертвует неуказанное количество овец и крупного рогатого скота, все чёрные. Более смиренные существа могли быть принесены в жертву в обряде некромантии. Орфей в «Орфической Аргонавтике» жертвует трёх чёрных щенков в подобном обряде, чтобы вызвать Гекату (чёрные щенки были традиционным подношением этой богине). Эней из Газы говорит, что халдеи, египтяне и греки могли призывать души Гомера, Орфея, Форонея или Кекропа, рисуя магические символы и принося в жертву петухов.

Когда Одиссей перерезает горло овцам, их головы он поворачивает в сторону подземного мира (при жертвоприношении олимпийцам голова жертвы была поднята вверх, к небу), а сам смотрит на Океан. Очевидно, что в момент жертвоприношения создаётся сакральная связь объекта и места, так что Одиссей должен оглянуться назад на землю живых, если он хочет вернуться к ней. Эти темы преломляются в подготовительных очищениях Мениппа. Он избегает смотреть на живых после своего ежедневного омовения в Евфрате и возвращается домой после последнего омовения в Тигре. Возможно, у него есть ещё одна причина избегать зрительного контакта с живыми, а именно, чтобы преодолеть свою принадлежность к ним и таким образом облегчить спуск. Но Одиссей отвращает глаза от призраков, так как они, по-видимому, не любят, когда на них смотрят, особенно в момент выхода из подземного мира. Когда Орфей во время подъёма взглянул на призрак Эвридики, она безвозвратно бежала обратно. И то же самое произошло с призраком Филиннии, когда её застали родители. Такое же избегание взгляда на призраков при встрече с ними, мы видим в ритуалах Селинунта, и во время римской Lemuria, или при формальных встречах со связанными с ними сущностями, такими как Геката. По словам Плиния, маги утверждали, что призраки не позволяли смотреть на себя людям с веснушками и не подчинялись им. Стаций даёт нам исключение, доказывающее правило: его Тиресий прямо просит призрак Лая посмотреть ему в глаза, но Тиресий слеп. В «Эдипе» у Сенеки описан крупный рогатый скот Тиресия, который вели на убой задом на перёд (retro). Возможно, здесь перевёрнуто представление о том, что когда приношения делаются олимпийским богам, животные должны идти на заклание добровольно. В жертвоприношении можно было обойтись и без меча: ведьмы Горация разрывают горло чёрного ягнёнка зубами.

В «Одиссее» и «Пунике» Силия Италика различные части жертвенных животных предназначаются разным получателям. Кровь попадает в яму для призраков, тогда как туша приносится во всесожжение для богов подземного мира (жертвы богам подземного мира совершаются всесожжением, в отличие от жертв олимпийцам, часть которых съедают). В «Одиссее» выражена идея, что питьё крови частично восстанавливает утраченную телесность призраков и, таким образом, возвращает им физический механизм, при помощи которого можно говорить, а также то, что нужно, чтобы воспринимать и думать; но эта идея несовершенна. В цитированном стихотворном фрагменте «Тускуланских бесед» Цицерона упоминается призрак, вызываемый в Аверно «солью» (salso) крови. Это, возможно, искажение слова «подложный» (falso). Если это так, то подразумевалось, что кровь животного была заменена человеческой. Человеческая кровь используется в некромантии у Гелиодора, когда старуха из Бессы рассекает мечом руку. Медея у Сенеки также использует свою кровь для жертвы Гекате, призывая её при изготовлении ядовитого свадебного платья для Главки/Креузы. Кровь может также применяться в других некромантических обрядах. Некоторые заклинания греческого магического папируса требуют её использования для написания знаков в ходе магического обряда, также её можно использовать в качестве жидкости в леканомантической некромантии.

В некромантии, описанной в «Психагогах» Эсхила, кровь отправляется прямо в озеро, и это, возможно, было обычным в nekuomanteia у озёр. В этом случае озеро, вероятно, принимало на себя функции ямы. Кровь, пожертвованная в огонь, предназначалась богам. У Сенеки и Стация кровь из горла жертв сначала льют в чашу, а затем выливают в огонь для всесожжения. Поскольку Стаций хочет показать приношение крови и в ямах для призраков, вместе с внутренностями, использующимися для очищения, появляется также некоторое количество крови, из неизвестного источника. Возможно, Сенека и Стаций отчасти обращались к трудам Вергилия. Хотя обряды, выполненные Энеем при подготовке к некромантии, были представлены как традиционные, они предшествовали нисхождению самого Энея, а не поднятию призраков, что повлекло за собой их переработку. Таким образом, возливаемое Энеем вино и масло передаются от призраков к богам; молитвы адресованы только богам, а не призракам; и, что самое сложное, кровь жертв не может быть отправлена в землю, и поэтому собирается в чаши, без явной цели. Ведьма у Гелиодора также проливает кровь из своей руки в огонь.

Когда приносили овец над ямой в святилище Трофония для Агамеда или в святилище Амфиарая для него и отдельных богов, целью было очищение. Жертва овец в некромантии также может быть очистительной. «Одиссея» не сообщает, что стало со шкурами овец, после того, как они были сняты с туш, но, как мы видели, есть признаки того, что шкуры, оставшиеся от некромантических обрядов, могли использоваться при инкубации сновидений, чтобы задать вопросы призракам. Руно (шкура) само по себе может обладать очищающими свойствами. Эту роль оно, по-видимому, выполняло в Элевсинских мистериях.

Молитвы и воззвания. Молитвы и воззвания, использующиеся в некромантических ритуалах, можно разделить на несколько взаимопроникающих категорий: невербальные; молитвы / заклинания над мёртвыми; молитвы / заклинания для богов подземного мира; клятвы мёртвым; угрозы мёртвым; угрозы богам. Молитвы обычно должны быть вознесены как самим мёртвым, чтобы они пришли, так и богам подземного мира, чтобы те их отпустили. Порядок молитв в «Персах» Эсхила кажется логичным: здесь обращение к призракам органично вытекает из обращения к их хозяевам. Обе части тесно связаны и у Тиресия Сенеки. Гомер делает терминологическое различие между молитвами к умершим и богам, первые названы litat, последние – euchai. В Гомеровской «Одиссее» молитвы к Аиду и Персефоне, которые контролируют восхождение мёртвых, кажутся запаздывающими. К тому времени, когда их творят спутники Одиссея, мёртвые уже восстали. Евстафий обратил внимание на эту проблему и предположил, что начальные молитвы призракам, должно быть, уже содержали молитвы Аиду и Персефоне. Поскольку Эней у Вергилия не призывает призраков, а спускается к ним сам, он возносит молитвы только богам подземного мира. Эрихто у Лукана прямо обращается к силам подземного мира, чтобы оживить труп. Хотя не указано, что ведьма у Гелиодора молится каким-либо богам, она говорит заклинание телу, которое оживляет, и оно может быть переадресовано богам внизу, а также вызываемому призраку, подобно тому, как Эрихто имела возможность передавать сообщения в подземный мир через уста трупа.

С течением времени перечисление имён богов подземного мира могло быть включено в некромантические молитвы, которые продолжали расширяться. У Гомера упомянуты только Аид и Персефона. У Эсхила есть Земля, Гермес и Аид (обращение к ним происходит в форме «церковного» гимна, призыва). У Харитона есть «небесные правители» и «подземный мир». Эрихто у Лукана упоминает Фурий, Стикс, Пойн, Хаос, Аида, Элизиум, Персефону, Гекату, Янитора («Привратника», возможно, Эака?), Судьбу и Харона. Тиресий у Стация – Тартар, Смерть, Аида, Пойн, Персефону, Харона, Гекату, Тисипкону (Ярость) и Цербера. Митробарзан у Лукиана призывает демонов, Пойн, Фурий, Гекату, Персефону и использует многочисленные voces magicae. Не могло быть божеств, менее хтонических, чем Солнце и Луна, но в мире греко-египетских магических папирусов они были главными силами, и здесь Солнце может вызвать души (см. ниже). Так, Солнце является единственным божеством, к которому обращается египетский жрец Затклас у Апулея, призывая его во время оживления, а Луна – единственное божество, к которому обращается ведьма у Гелиодора, которая дополнительно использует voces magicae. Другой магический папирус содержит простую молитву Тоту/Гермесу для оживления мёртвых.

Обеты Одиссея о дальнейших жертвоприношениях мёртвым по возвращении домой, не были даны просто потому, что у него нет при себе необходимых жертв; Цирцея могла дать их ему вместе с овцами. Функция этих обетов заинтересовать мёртвых в сотрудничестве с ним, чтобы, выпив кровь, они отпустили его обратно в землю живых потомков. Подобным же образом, Эрихто у Лукана обещает духу, тело которого использует, что освободит его от всякой возможности дальнейшей магической эксплуатации, если он будет сотрудничать с ней, и сдерживает своё обещание. И Тиресий у Стация также обещает, что даст мир призраку Лая на святой земле и поместит его в лодку, плывущую по Лете (здесь, по-видимому, река). Точно так же таблички с проклятиями могут успокаивать беспокойных призраков, которых они используют, если те исполнят приказание, как, например, в проклятии Антиноя, написанном на кукле-вуду из Лувра. Мы снова видим близость между проклятием и успокоением призраков.

Общей чертой некромантии периода империи является «второе заклинание». Некромант начинает с вежливого и почтительного обращения к призраку, чтобы вызвать его, или к управителям подземного мира, чтобы они отпустили его. Когда это не удаётся, он прибегает ко второму заклинанию, которое является для них принуждающим и устрашающим, в результате чего некромантия всё-таки происходит; таким образом, это угрожающее обращение можно рассматривать как вполне правомерное второе заклинание. Когда Тиресий у Сенеки делает второе обращение к мёртвым, голосом более настойчивым и эмоциональным, земля сразу же разверзается. Эрихто у Лукана даёт нам самый драматический пример. После того, как она закончила своё первое заклинание, она угрожает призраку, чей труп использует, что фурии будут бичевать его хлыстами в подземном мире. Звучат различные угрозы в адрес владык подземного мира. Она обращается к фуриям, используя их личные имена (таким образом, обладая полной властью над ними), угрожая вытащить их на дневной свет и лишить власти над мёртвыми. Она грозит Гекате, что покажет богам её лик без грима (комедия). Угрожает, что откроет секрет пищи, которая удерживает Персефону в подземном мире и то, как она осквернилась, в результате чего её мать Деметра отказалась принять её обратно (это выглядит как угроза раскрыть тайны Элевсинских мистерий). Что выставит правителей подземного мира на солнечный свет. Наконец, она грозит наслать на них Демогоргона, бога подземного мира для богов подземного мира. Даже прежде, чем она закончила своё описание Демогоргона, призрак вошёл в труп у её ног. Подобным образом, Тиресий у Стация прибегает к оскорблениям и угрозам во втором заклинании, грозя раскрыть истинное имя Гекаты и призвать Демогоргона. Опять же, подземный мир открывается, как только упоминается Демогоргон. У Апулея труп Телефрона сначала отказывается отвечать на вопросы, заданные ему Затхласом, и просит отпустить его. Затхлас повторно, более сердитым тоном, призывает дух войти в тело и угрожает ему пыткой со стороны фурий. Гелиодор наглядно демонстрирует превосходящую силу второго заклинания: первого заклинания его ведьмам хватает лишь на то, чтобы удержать труп на ногах и заставить его неопределённо и бесполезно кивать; второе заклинание снова поднимает его и заставляет говорить ясно. Сирийский маг у Лукиана использует подобный метод для экзорцизма: он сначала приказывает вселившемуся призраку или демону уйти, а когда это не удаётся, изгоняет его с помощью угроз. В греческом магическом папирусе Питиса один из рецептов приворота, подобно Эрикто, предлагает призраку кнут или пряник: призраку угрожают наказанием, если он не приведёт возлюбленную, но обещают жертву, если он это исполнит.

Можно было обрести власть над призраками, используя истинные имена для обращения к ним. Возможно, поэтому призрак Дария (Darius) был вызван под именем Дариан (Darian). Эсхил, возможно, считал эту форму более близкой к персидскому оригиналу.

Иногда требовались значительные усилия, чтобы услышать мёртвых, которые уже были погребены в земле. Это могло означать, что голосу трудно пройти сквозь неё. Внимание мёртвых обычно привлекали стуком по земле. Например, в «Троянках» у Еврипида Гекуба призывает мёртвых, ударяя по земле обеими руками, а Филострат рассказывает, что Герод Аттик бросился на землю и стучал по ней, выкрикивая обращения к своей мёртвой дочери, прося, чтоб его похоронили с ней. Подобным же образом Алтея «Илиады» бьёт по земле, взывая к Аиду и Персефоне, и Эриннии отвечают ей. Некоторые берут начало в описании сцены в некромантии в «Персах» Эсхила, где хор барабанит по земле, чтобы вызвать призрак Дария, но другие используют это, чтобы указать, что земля скорее раскрывается магическим заклинанием, чтобы выпустить призрак.

Кружение. Иногда вызывающий мёртвых перемещался по кругу вокруг центра некромантического ритуала, каким бы он ни был. Гелиодор дважды упоминает египетских некромантов, кружащихся вокруг мёртвых тел. Когда он описывает старуху из Бессы, скачущую от ямы к огню, между которыми она уложила труп своего сына, предполагается, что она делала это по кругу. Маг-обманщик у Либания «катается вокруг» (kalindoummos) могил. У Пс.-Квинтилиана колдун связывает и запирает беспокойный призрак в его гробнице, «окружая» его (circumdantur) рассеивающим заклинанием. В «Суде» описано, что после того, как psichagogoi обнаружил место, где лежит труп беспокойного призрака, он отмечает его и ходит вокруг, выясняя причину его беспокойства. В священных предписаниях Селинуна (ок. 460 до н.э.), где описаны способы избавления от преследования призраком, рекомендуется перемещаться по кругу, предложив призраку пищу и принеся в жертву Зевсу поросёнка.

Это согласуется с использованием круговых возлияний вокруг ям, описанных выше. Как и в случае с этими возлияниями, цель круговых движений заключалась в том, чтобы очистить отмеченную ими область. Круг может рассматриваться как своего рода защитная преграда между живым и призраком, как это видно, например, в «Мениппе» Лукиана. Здесь речь идёт не о призвании отдельного призрака в мир живых, а о спуске живого человека в царство мёртвых. Хождение вокруг Мениппа перед его некромантическим нисхождением, это часть ритуала очищения, проводимого Митробарзаном, направленная на то, чтобы оградить его от призраков.

Управление призраками. Противоречивыми были идеи о том, как относятся призраки к своему призыванию. Их могли считать отчаянно стремящимися к этому или совершенно этого не желающими. Оба варианта вызвали определённые трудности, и были разработаны способы справляться с ними. Сначала рассмотрим вариант положительного отношения. Мёртвые жаждут жизни в любой форме. Призрак Ахилла у Гомера однозначно выражает предпочтение тому, чтобы жить нищим рабом, нежели быть правителем в царстве мёртвых. В описании Стация ещё один призрак, увидев, что Гермес выводит Лая из подземного мира и предположив, что тот вызван фессалийской ведьмой, поздравил его с такой удачей. Прямая или косвенная цель некромантии часто заключалась в успокоении беспокойного призрака, и этот призрак должен был, по крайней мере, на каком-то уровне, одобрять эту цель. Те, кто вызывал духи своих близких, по-видимому, не верили, что они тем самым подвергают их чрезмерным страданиям, будь то люди, призывавшие призраки своих жён (Орфей и Эвридика [?]; Периандр и Мелисса), подруг (Гарпал и Пифионика) или друзей (Адриан и Антиний), жёны, оживляюще мужей (Лаодика и Протесилай, Атосса и Дарий), отцы, оживляющие сыновей (Элизий и Евтиной), или сыновья, вызывающие отцов (Остан младший и Остан старший, Главкий и Алексил). И те, кто предлагал себя для некромантии после смерти, по-видимому, не ожидали, что они будут чрезмерно страдать от выполнения этих ритуалов. Основными приношениями мёртвым в некромантии были обычные приношения, совершаемые на могилах, и они, безусловно, были им рады. Следовательно, когда кто-то совершал некромантическое жертвоприношение, он рисковал быть окружённым множеством призраков, которые тоже хотели получить жертву. Одиссей сталкивается с незамужними девами и юношами, стариками и убитыми воинами, которые со всех сторон наступают на него с ужасными криками, заставляя бледнеть от страха. Поэтому необходимо иметь возможность отпугнуть нежелательных призраков от жертвенной крови, допуская лишь тех, с кем планируется говорить. Одиссей использует свой меч (скорее всего, бронзовый, а не железный), чтобы позволить получить доступ к крови лишь Тиресию и другим избранным. Призраки бестелесны, и можно подумать, что удар мечом не может причинить им вреда, точно так же, как объятие Одиссея прошло сквозь призрак его матери. Однако живая Сивилла у Силия Италика советует Сципиону, если какие-либо призраки приблизятся к жертвенной крови раньше, чем умершая Сивилла, изрубить их на куски своим мечом. Сервий пишет, что Эней использовал свой меч, чтобы принести чёрных овец в жертву Ночи и девственную телицу Персефоне, и таким образом освятить его против призраков, которых встретит, спускаясь в подземный мир, он держит его наготове. Меч, кажется, выступает в качестве защитного оберега для консультирующегося с призраками. Оглядываясь назад, мы предполагаем, что меч, при помощи которого Одиссей оберегал свою яму, был бронзовым, им же он резал своих овец, несмотря на утверждение схоласта о том, что его меч был сделан из железа. И бронза, и железо превосходили сверхъестественные силы. Пс.-Ликофрон описывает меч Одиссея как «ужас подземного мира». Сам клинок, бронзовый или железный, пугает призраков. Возможно, именно поэтому Эрихто разрезала трупы каменным ножом. Ведьма у Гелиодора размахивает мечом в воздухе, прыгая взад и вперёд между ямой и огнём. Цель этого неясна; мы не видим явных указаний на то, что рядом с ней витают нежелательные призраки. Металл можно было использовать и для связывания призраков: маг-обманщик у Пс.-Квинтилиана привязывает беспокойный призрак к его могиле камнями и железом, а бронзовая статуя Актиона была прикована железом к камню. У Стация дочь Тиресия Манто, чтобы оттеснить напирающих призраков использует заклинание. Она отталкивает лодку Харона назад через Стикс, чтобы Тиресий мог спокойно выбирать тех, с кем хочет говорить, в особенности Лая. Гомер подразумевает, что Одиссей не сделал ничего, чтобы довести своё дело до логического завершения, и что он просто сбежал, когда страх, что Персефона могла послать против него голову горгоны, стал сильнее его. Возможно, Гомер считал, что лишь Персефона могла рассеять призраков. Во времена Империи считалось, что можно изгнать призраков, окропив их молоком. Когда Тиресий у Стация закончил общаться с призраком Лая, Манто опрыскала его молоком и попросила покинуть рощу. У Тибулла также есть колдунья, кропящая на призраков молоком, чтобы заставить их уйти. Возможно, основная идея состоит в том, что если молоко распылить, каждый получит жертву и сможет удалиться с честью. Леканомантический рецепт некромантии из греческого магического папируса включает заклинание для изгнания призрака, когда ритуал закончен. Обычно нет необходимости использовать какие-то специальные способы окончить сеанс оживления: после того, как выскажет своё пророчество, труп снова умирает, самостоятельно и немедленно. Но Лукан понимает это по-другому: тело может умереть лишь один раз, так что оживлённый труп будет жить вечно, если не применить специальные дополнительные заклинания и зелья для второй смерти.

Обратимся к отрицательному отношению. Похоже, что оно было основано на понятии о том, что некромантия может беспокоить призраков, уже успокоившихся или уже сильно преданных преисподней. У Апулея оживляемый Затхласом юноша просит оставить его в покое. Призрак у Гелиодора настолько разгневан тем, что его беспокоит мать, что произносит пророчество о её смерти. Сервий производит Orcus, латинское название подземного мира, от греческого borkos, «клятва», и объясняет его тем, что мёртвые должны были принести присягу, что не будут помогать живым. Останес у Пс.-Демокрита говорит вызвавшим его дух, что демон не позволит ему раскрывать секреты алхимии, хотя он может указать, где найти его книги, в которых были написаны эти секреты. В некоторых обстоятельствах, как мы видели, мёртвые не могут переносить взгляд живых. Можно также подумать, что призраки получали от владык подземного мира разрешение покинуть его только на ограниченный период. У Эсхила призрак Дария говорит вызвавшей его Атоссе, что ему нужно вернуться в срок. Призрак Протесилая получил разрешение покинуть мир мёртвых только на один день, или даже на три часа, чтобы увидеться с Лаодамией. Призраки, следовательно, имели тенденцию ускользать при первой возможности, оставив своего собеседника неудовлетворённым и с вопросами без ответов. Так поступает призрак Анхиза с Энеем («Энеиды», книга 5), и дух Деменеты с Евкратом у Лукиана. Призраки особенно неохотно возвращались в свои трупы при некромантических оживлениях; Лукан объясняет это тем, что процесс повторного выхода из трупа сродни второму умиранию.

Следовательно, были разработаны дополнительные технологии для удержания призраков, которые были призваны, хотя их известно не так много. Например, ведьма у Тибулла, которая окропляла призраков молоком, также обладает способностью удерживать их магическим заклинанием. Плиний делает краткую, но интригующую ссылку на «удерживающий камень» (synochitis), используемый магами для удержания призраков после их вызова. Сервий утверждает, что один и тот же призрак не может быть призван дважды, но это, вероятно, просто предположение, объясняющее, почему Орфей не смог попытаться снова вывести Эвридику из подземного мира. Это утверждение опровергает Эрихто, обещающая призраку, который она призывает в труп, освобождение от возможности быть снова призванным.

Как было указано в начале этой статьи, практики, обсуждаемые здесь, являются наиболее трудными для интеграции с распространённой практикой вызывания призраков посредством инкубации. Предписанные ритуалы выполняли во сне (то есть, просто грезили об их исполнении), или исполняли отдельно от акта инкубации, перед ней или после неё, если это необходимо. Оживила ли ведьма Гелиодора труп? Может быть, она грозила мечом миру духов, чтобы отогнать нежелательных, но пока ещё невидимых призраков, прежде чем уснуть? Или манила жезлом желаемый призрак (см. следующий подраздел)? А кто-то кропил молоком, чтобы изгнать задержавшихся призраков после пробуждения от сна?

Жезлы. Нет прямых доказательств использования жезлов в некромантии, но косвенные свидетельства достаточно интересны. В «Одиссее» Гермес, божественный проводник душ, извлекает души мёртвых женихов из их тел и ведёт в подземный мир при помощи золотого жезла (rhabdos), этот жезл может также очаровывать людей, заставлять их спать и бодрствовать. Он держит жезл-кадуцей, когда посещает некромантический ритуал Одиссея, где тот беседует с духом Эльпенора, так он изображён на вазе. Буркерт видит в Гермесе, очаровывающем души, проекцию фигуры шамана. Мы должны вспомнить золотую стрелу, на которой летала душа Абариса. Клеарх пишет, что Аристотель был убеждён в бессмертии души, когда он стал свидетелем того, как человек ударил спящего мальчика «жезлом душ» (psuchoulkos rhabdos), выгнав из него душу и направив её с помощью этого жезла. Тело мальчика перестало чувствовать боль от ударов. Человек снова ударил тело жезлом, через который душа вернулась в него и рассказала о произошедшем.

Гомер не упоминает прямо ни о каком жезле, связанном с консультацией Одиссея, хотя, возможно, меч выполнял здесь аналогичную функцию. Цирцея, которая, как мы видели, наставляла Одиссея в том, как провести ритуал некромантии, таинственным образом, имеет жезл (rhabdos), с помощью которого превращает людей в животных и которому противопоставляется меч Одиссея. Самым близким аналогом волшебному жезлу в некромантическом обряде Гомера выступает посох Тиресия, который, как и жезл Гермеса, был золотым. Возможно, что в какой-то из версий легенды Тиресий был с Одиссеем на его стороне ямы, в роли живого, специалиста-некроманта, направляющего героя (так же как Сивилла наставляла Энея, Эрихто Секста Помпея, а Митробарзан Мениппа).

Когда слепой Эдип у Еврипида описывает свой выход на свет через метафору выхода призрака, он обращается к своей дочери Антигоне за поддержкой в слегка неловкой фразе: «с посохом (baktreumasi) для каждого слепого шаг». Изобретательность этого образа будет хорошо видна, если для некромантов было обычной практикой использование посохов для того, чтобы выводить призраки из подземного мира.

На иллюстрациях Кумского художника мы видим, как женщины-некроманты поднимают ветви, стоя напротив призванных призраков. Вероятно, ветвь могла быть использована как некромантический жезл. Как мы уже упоминали выше, женщины на этих изображениях, вероятно, связаны с кумской сивиллой. Это предполагает аналогичную функцию для омелы, подобной золотой ветви, которую Эней у Вергилия срывает в лесу Аверно, и которую несёт Сивилла при спуске в подземный мир, в то время, как Эней несёт свой меч. Она использует её в качестве пропуска, чтобы заставить Харона взять их в свою лодку и, наконец, кладёт её на порог Персефоны. Происхождение и значение этой ветви являются предметом научных споров, как в древности, так и в современности. Довольно правдоподобной кажется версия, предложенная Хейном (Heyne) и Кларком, о том, что она отражение золотого жезла Гермеса. Но у многих исследователей были иные версии. Корнут у Макробия считал, что Вергилий просто выдумал её. Сервий вывел её из культа, сложившегося вокруг находящегося рядом озера Неми, но с оговоркой, что другие производят её от ветвей, которые несут посвящённые мистерий. Фрезер отлично развил первую версию, а Норден (Norden) последнюю. По крайней мере, когда Эней впервые срывает ветвь, она покрыта золотыми листьями. Были ли они значимыми сами по себе? Они кажутся, по крайней мере, внешне похожими на золотые пластины орфиков, содержащие инструкции по преодолению пути в подземный мир, которые хоронили с посвящёнными умершими. Преодоление препятствий подземного царства – это именно та задача, которая стоит перед Энеем, и Эней выбирает правый путь на развилке дорог, этот же путь рекомендуют орфические пластинки. Возможно, это не так важно, поскольку и в наше время эти пластинки исследователи называют «листами», но факт, что орфические пластинки, обнаруженные в Пелинне, были изготовлены в виде листьев плюща, несомненно, является значимым. Сенека намекает, что его Тиресий делает взмахи ветвью во время своего некромантического ритуала по вызову духа Лая (с какого она дерева – не уточняется); это может быть просто производным от Вергилия, или может опираться на более широкую традицию использования жезлов.

Кукла. В этом и следующем подразделах мы рассмотрим два инструмента, применявшихся в некромантических обрядах, которые играли в них менее заметную роль – куклы и кольца. Куклы имели специфическое применение для удержания призраков (такое применение засвидетельствовано уже в Микенский период) и при вызывании призраков с целью наложить чары на живых (такое применение засвидетельствовано ещё в архаике). В первом случае они «представляли» призрак, во втором – его живую жертву, и в обоих случаях их функция заключалась в том, чтобы ограничить активность объекта. Не ясно, как одна функция возникла из другой. Возможно, сначала имена врагов заклинателя включались в обряды успокоения призраков, при этом призрак должен был забрать с собой живую душу (её часть) в место упокоения. По мере развития методики проклятий кукла косвенно связывалась с живым человеком, так как при помещении её на кладбище такая связь будет эффективнее, чем привязка к призраку.

Один простой пример использования куклы в некромантии мы можем видеть у Гелиодора. Здесь ведьма делает куклу из теста, коронует лавром и фенхелем, а затем бросает в яму. Канидия и Сагана у Горация используют пару кукол во время своего некромантического обряда: большая, сделанная из шерсти (черной?), грозит небольшой восковой, затем обе куклы сжигают. Но изображение пары кукол и таяние воскового изображения используются в любовной магии, и ясно, что ведьмы у Горация смешали её с некромантическими проклятиями. Не понятно, считал ли Гораций, что куклы являются чисто некромантическим атрибутом. В «Орфической Аргонавике» Орфей с помощью Медеи вызывает целый ряд подземных сил, среди которых Геката (в параллельной версии «Аргонавики» Аполлония, призыв Ясоном Гекаты, в котором он следует указаниям Медеи, очень некромантичен). Орфей говорит, что он создал несколько кукол из ячменного теста (ouloplasmata) в ходе ритуала, а затем бросил их в костёр, горящий в яме и принёс трёх чёрных щенков в жертву мёртвым. Термин ouloplasmata, встречающийся только здесь, с этимологической точки зрения, мог быть произведён как от oulos, «шерсть», так и от oulos, «ячмень». Скорее всего, Эмилиан обвинил Апулея в использовании куклы для некромантии. Он утверждал, что Апулей обладал статуэткой, изображавшей убогую и страшную фигуру, которую он описывал по-разному: как истощённый и опустошённый скелет, призрак и daimonion; что Апулей тайно изготовил её из драгоценного дерева для вредоносной магии; и что он провозглашал её «царём» (basileus). Доводы Апулея в свою защиту не кажутся сильными: это действительно была статуэтка Гермеса (т. е. проводника душ), сделанная из эбенового дерева (т. е. чёрного дерева). Он заканчивает обсуждение статуэтки несколькими ироничными замечаниями. Во-первых, он шутит, что любой, кто думает, что статуэтка представляет призрак (larva), сам «вызывает призраков» (larvans, редкий термин). Во-вторых, глумясь, он наводит на Эмилиана проклятие, в котором требует, чтобы Гермес противопоставил ему призраков подземного мира всех видов (umbrae, lemures, manes, larvae), всех призраков ночи, гробниц и могил. Эти возражения, по-видимому, отражают функции, которые Эмилиан приписывает статуэтке. В одном из фрагментов греческого магического папируса используется подобная кукла в виде статуэтки, изготовленной полой из лаврового дерева Аполлона, для обряда, похожего на некромантический: его целью является предвидение, и он должен проводиться либо на глубокой реке, либо в гробнице.

Мы можем найти намёки на использование куклы для некромантии в двух любовных драмах Еврипида. Во многих пересказах мифа о Протесилае и Лаодамии, которые, вероятно, восходят к утраченному «Протесилаю» Еврипида. Протесилай стал первым греком, погибшим в Трое, успев провести лишь одну ночь со своей невестой. Боги прониклись сочувствием к отчаянно влюблённой невесте и отпустили к ней призрак Протесилая на три часа (в другой версии – один день). До этого (или, по мнению некоторых авторов, после) у Лаодамии была кукла Протесилая в натуральную величину, которую она держала в спальне и брала в постель. По-видимому, изображение было изготовлено из воска (Овидий), дерева (Цец) или бронзы (Гигин). Цец говорит, что кукла была сделана из-за того, что Лаодамия видела во сне призрак Протесилая (eidolon). Гигин рассказывает, что её отец Акаст, думая, что это изображение опасно, приказал сжечь его на погребальном костре. Это напоминает практику похорон статуи-заместителя для успокоения призраков. Кажется странной попытка сжечь бронзовую статую. Возможно, «медный» aereum Гигина следует читать как «восковой», cereum, что приведёт его в соответствие с рассказом Овидия (и обратите внимание, что восковая кукла у Горация была сожжена). Вы заметили, что Лаодамия – фессалиянка? Еврипид, вероятно, помнил о Протесилае и во время написания свой пьесы «Алкеста». Адмет, царь Фессалийской Феры, тоскует о своей умершей жене. Он заявляет, что заставит своих мастеров создать её изображение, чтобы он мог брать его в постель и обнимать (мастера названы tektones – плотниками, что указывает на то, что статую планировалось изготовить из дерева). Он приглашает призрак навестить его ночью во сне; он хочет петь, как Орфей, чтобы спуститься в Аид и очаровать Аида и Персефону, чтобы те отпустили к нему его жену. Соответственно, скорее всего, кукла была нужна, чтобы стимулировать встречи с призраком.

Предположительно, функцией кукол в некромантии, как и при удержании призраков, было служить временным пристанищем для вызванного духа. Похоже, что они играли аналогичную роль и в месопотамской некромантии. Но если это так, то зачем понадобилась кукла в вызывании, описанном у Гелиодора, ведь там присутствовал труп, в который мог войти призрак? Хопфнер предполагает, что призрак был вселён в куклу и лишь затем в тело, но в тексте на это нет никаких указаний. Воск кажется достаточно подходящим материалом, для изготовления заместителя тела, поскольку «трупные» части, съеденные фессалийскими ведьмами, в описании Апулея были заменены восковыми протезами. Коллард определяет функцию куклы у Гелиодора совершенно по-другому: она используется как замена человеческой жертвы.

Некоторые древние полагали, что чудотворные статуи были одушевлены призраками людей, которых они изображали. В 170-х годах Афинагор, опровергая эту идею, указывал на то, что в Александрии Троянской позолоченная чудотворная статуя Нериллия, установленная при его жизни, обладала чудесной силой ещё до его смерти. Лукиан описывает домашние статуи Гиппократа и безобразного коринфского полководца Пелиха (эта тоже была позолочена). Они могли исцелить от болезни или перенести её на другого, ночью статуи покидали свои пьедесталы и бродили по дому.

Кольца. Сохранился ряд рецептов для изготовления колец, которые могут считаться предназначенными для некромантии. Греческий магический папирус, содержит рецепт изготовления кольца, которое даёт владельцу способность контролировать умы других, открывать двери, причинять страдания и болезни, изгонять бесов, призывать души мёртвых, вызывать грёзы и давать пророчества. Ключом к власти кольца является вставленный в него камень. Гелиотроп, зелёный халцедон с вкраплениями красной яшмы, должен быть гравирован изображением Гелиоса, Солнца, представленного как ouroboros (змея, что свившись в кольцо, глотает собственный хвост), со скарабеем в центре, от которого исходят лучи. Имя Гелиоса должно быть записано иероглифами на оборотной стороне. Кольцо должно быть освящено заклинаниями, включающими voces magicae, которые читаются на рассвете до восхода Солнца в течение 14 дней. Затем нужно зарезать петуха и поместить драгоценный камень в его кишки, не нарушая целостности внутренностей, и оставить его там на один день. Кольцо должно быть активировано именем OUPHOR и historiola (парадигматической притчей, историей). Другой рецепт папируса содержит инструкции для изготовления кольца Гермеса со скарабеем, позволяющего его владельцу слышать мысли как живых, так и мёртвых. В первой книге «Кираниды», составленной в IV в. н.э., приведён рецепт изготовления кольца Немезиды, который также следует считать некромантическим. Образ Немезиды с линейкой, жезлом и колесом Фортуны должен быть выгравирован на камне, который был освящён на жертвеннике богини. Под камень следует вложить крыло голубя и часть растения коровяк, phlomos, также известного как nekua или nekudia, «растение смерти» в гадательном контексте. Считалось, что такое кольцо раскрывает своему владельцу – предположительно, во сне – количество лет, которое ему отпущено, причину и место его смерти, это типы пророчеств, особенно подходящие для некромантии. Кольцо может также изгнать вселившихся в человека демонов и, как говорят, способно предотвратить демонические проявления и детские кошмары. Соответственно, оно обладало свойствами, схожими с теми, которые имели бобы, влиявшие только на сновидения, но, лишь способствовало некромантическому сновидению. Евкрат у Лукиана обладал кольцом, контролировавшим силы подземного мира благодаря тому, что оно было изготовлено из железа, а именно из использовавшихся при распятиях гвоздей. Это кольцо он получил от некоего араба. Столкнувшись в лесу с чудовищной Гекатой, в сопровождении собак размером с индийских слонов, Евкрат повернул кольцо на руке, и Геката открыла пролом в земле и отскочила назад, открыв, таким образом, подземный мир и его призраков.

Одежда. Мы мало знаем об одежде, которую носят практикующие nekuomanteia. Те, кто спускался к Трофонию, носили полноразмерный (до пола) белый льняной хитон, тяжелые сапоги и, возможно, по желанию, красный военный плащ, хотя Аполлоний Тианский успешно спустился в своём грубом плаще философа. Сапоги были специфической чертой оракула Трофония. В сценах некромантии Кумского художника голова женщины-некроманта покрыта капюшоном. В иллюстрациях «Одиссеи» Одиссей (только он) обычно героически обнажён. В литературе одежде некромантов придавалось большое значение, она отражала либо похоронную одежду, либо одежду в некотором смысле подходящую для подземного мира. Проводящий свой обряд Тиресий у Сенеки изображён в погребальной одежде и венке из смертоносного тиса, а Атосса у Эсхила оставляет свою богатую одежду и носит цветочный венок. Очевидно, наиболее подходящим цветом одеяния, уместного для подземного мира, был чёрный, так как его покровы были темны. Некромантическая Ночь сама была покрыта чёрной мантией. Канидия у Горация облачается для некромантии в чёрное. Ясон у Аполлония также был облачён в чёрное, когда призвал Гекату в квази-некромантическом ритуале, следуя инструкциям Медеи, как и Орфей в параллельном сюжете «Орфической Аргонавтики». Ведьмы также склонны были избегать различных завязок и узлов во время выполнения своих некромантических обрядов (связующие духов не должны быть связаны сами). Поэтому волосы и ноги Канидии свободны (т.е. она была босой), хотя её одежда подпоясана. Когда Медея у Овидия совершила омоложение Ясона, она была простоволоса, не опоясана и боса.

Вероятно, многоцветное платье, в которое облачается Эрихто для своей некромантии, выполняет защитную функцию, подобно шнуру, скрученному из нитей трёх разных цветов; возможно, его также следует сравнить с разноцветными шнурами, повязанными вокруг надгробных камней на изображениях аттических белофонных lekuthon. Эрикто перевязывает свои волосы змеями, чтобы принять образ Гекаты или фурий, и такой головной убор, возможно, также служил защитой во время ритуалов. Менипп у Лукиана защищает себя, применяя атрибуты смертных, которые успешно посетили и благополучно вернулись из подземного мира: шапка Одиссея, львиная шкура Геракла и лира Орфея. Его проводник Митробарзан носит мединское платье мага.
Наше раскаяние — это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.

Вернуться в «Античная мифология ( греки, римляне, этруски)»

Кто сейчас на форуме (по активности за 180 минут)

Сейчас этот раздел просматривают: 16 гостей